День
седьмой.
Она
перестала быть похожа на человека. Ее кожа окончательно посерела и сделалась
такой безжизненной, что кожа мертвецов, которые лежат в покойницкой, выглядит
намного живее. Аннет, или вернее было сказать, то существо, что ныне было приковано
к кровати, уже не рычало столь ужасно, как прежде, пытаясь в клочки разорвать
остатки сознания. Теперь оно было почти спокойно. Голод изнурял ее, вытягивая
остатки сил. Оно не могло сопротивляться ничему.
Как
и было описано в книге – тело иссыхало, а к зубам и когтям приливались остатки
сил. Они выглядели настолько устрашающими, что не каждый человек смог бы
перенести то, что перенес я.
Где-то
в глубине души еще теплилась слабая надежда на то, что вскоре она станет
прежней. Превратится обратно в мою любимую и обожаемую Аннет, но эта надежда
иссякала также быстро, как масло в фонаре, стоящем на столе. Лишь к примерному
полудню моя малая надежда полностью испарилась, не оставив ни единого сомнения
в моей душе.
Помимо
цепей, приковавших руки и ноги некогда моей любимой супруги, я принес все
остальные инструменты, которые надеялся больше не брать в руки. Но, как я уже
говорил, надежда пропала. С тяжелым сердцем, взяв в руки топор, я подошел к
существу.
Оно
оскалилось, глядя в мои глаза. В этих глазах я впервые прочитал страх. Но даже
это чувство пробежало мурашками по моей спине. Это был не человеческий страх.
Он не давал никакого преимущества, либо превосходства над этим ужасным
созданием тьмы. Скорее наоборот, он передавался, истребляя остатки смелости. Он
подталкивал на ошибку. На то, что моя рука дрогнет и не совершит задуманного.
Но отступить я не мог.
Две
бессонные ночи, два дня без еды, четыре дня ужаса совсем ослабили меня. Руки
еле выдерживали тяжесть топора. Замахнувшись, первый раз я чуть было не выронил
его. Лишь в последний момент вся оставшаяся во мне сила и воля прильнули к моим
пальцам, не дав им разжаться. И вот тут я совершил ту единственную ошибку, по
причине которой я описываю все эти ужасные события на бумаге.
Я
начал рубить не с головы. Я рубанул по ноге. Чудовище взревело так, что мои
барабанные перепонки еле выдержали это ужасный крик. Отрубленная нога в ужасных
конвульсиях принялась сгибаться и разгибаться. Крови было ровно столько, словно
я отрубил не ногу, а лишь чуть оцарапал кожу. Я рубанул по второй. Топор
проходил по кости, словно через масло. Даже хруст был не характерен. Словно
ломалась спичка, а не ветка. Теперь две отрубленные конечности пустились в
безумный пляс, будто пританцовывая под ужасный лязг цепей, которые они сами же
и создавали. А вопль этого чудовища будто подпевал этой ужасной какофонии
звуков.
Вскоре
мои перепонки не выдержали. Из ушей потекла кровь. Поразительно, но я до сих
пор плохо слышу. Скорее всего, это так и останется при мне, как напоминание об
этом ужасном дне.
Монстр
орал и извивался. Цепи, больше не сдерживая ног, позволили монстру активно
подпрыгивать лежа на кровати, мешая моим следующим действиям. Взяв довольно
острый нож, я, следуя инструкциям в книге, вонзил его в грудь чудовищу, сделав
надрез. С отвратительнейшим хрустом и хлюпаньем, вскрылась грудная клетка,
выпуская наружу невыносимую вонь внутренностей, которые уже подверглись
гниению. Моей целью было извлечение сердца. Погрузив руку в тошнотворное
содержимое, я нащупал его и ощутил его безумно быстрое биение. Никогда раньше я
не испытывал такого, как в тот момент. Человеческое сердце, дающее жизнь
монстру, билось в моей руке. Твердо сжав его, я резко потянул на себя. Во все
стороны брызнула слизь, желчь и прочие выделения внутри тела. И только в том
момент я понял, почему крови почти не было. Она вся свернулась! Свернулась
задолго до того, как я проник внутрь. Тело моей супруги и правда мертвело и
гнило без живой пищи.
Вырвав
сердце, я продолжал держать его в руках, находясь в предшоковом состоянии от
того, что мне пришлось сделать. К моему удивлению монстр до сих пор дергался и
извивался, будто сердце было для него не важно. Существо продолжало жить!
Бросив остановившееся в моих руках сердце, некогда принадлежавшее моей
возлюбленной, я вновь схватился за топор. На этот раз я целился в голову.
Первый удар пришелся по руке, отрубив ее с той же легкостью, что и ноги. Монстр
вновь взревел, но к тому моменту я уже плохо различал звуки. Лишь второй удар
топора достиг своей цели. Голова не поддалась с такой легкостью, как и все
остальное. Пришлось нанести еще один удар. Последний.
Вы
не можете представить даже малой части моего удивления и отвращения в тот
момент. Даже отрубленная голова, продолжала скалиться. Я взял нож, которым
вскрывал грудную клетку. Я вонзил его через глотку, метя в мозг. Нож с
легкостью достиг своей цели. Именно в тот момент я смог вздохнуть с
облегчением. Я окончательно прикончил это существо.
Самое
страшное, что случилось за всю эту неделю произошло только после того, как я
покончил с расчленением. Продолжая держать голову ужасного монстра в руках, я
краем глаза заметил, как она меняется. Меняется внешность. Зубы исчезают, лицо
втягивается обратно. Через пять минут в руках я держал голову своей до сих пор
любимой и обожаемой Аннет. Мои руки затряслись еще сильнее. Мое лицо исказилось
от ужаса, а из глаз хлынули слезы. Такие, каких прежде от меня невозможно было
дождаться. Я рыдал. Упав на колени, я прижал ее голову к своей груди. Я стоял
так и рыдал до тех пор, пока меня окончательно не свалила усталость как
физическая, так и моральная. В тот момент я хотел достать нож из ее головы и
вонзить его себе в горло, для того чтобы отправиться следом за ней. Но я не
успел. Рассудок и усталость свалили меня прежде, чем нож.
Так
и закончилась моя история, которая никогда не улетучится у меня из головы.
Каждая ее деталь прочно врезалась в мою память. То, что произошло дальше, всем
известно и без моих рассказов. Услышав нечеловеческие вопли, кто-то навел на
нашу хибару стражей порядка. И меня застали без чувств рядом с расчлененным
трупом, держа в руках голову девушки, за воткнутый в нее нож.
Мой
рассказ и без того слишком затянулся. Но без пояснения этих подробностей я вряд
ли мог бы рассчитывать на то, что меня оправдают. В дополнении всего я лишь
могу приложить украденную книгу, которой я руководствовался. Да и труп врача,
которого обнаружили уже, скорее всего еще пару дней назад, так же послужит
объектом для доказательства моей невиновности, ибо то, что с ним сотворили, не
мог сделать обычный человек.
Я
слишком многого пережил за эту неделю. И единственного чего я сейчас хочу – это
забыть все произошедшее, хоть и понимаю что это невозможно. Я до сих пор
проклинаю тот день, когда вопреки своим принципах отправился в тот цирк. И я
проклинаю себя за то, что не смог уследить за своей до сих пор безумно любимой
Аннет. Надеюсь, что моя ситуация больше не повторится ни с кем и никогда. И я
очень надеюсь на принятие верного решения. Хоть, по правде говоря, оно мне и
безразлично…
Картер
Рэндфилд. 19 апреля 1845 год.
Комментариев нет:
Отправить комментарий